| Коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и сделал губами: «брр…» — что всегда он делал, когда просыпался, хотя сам не мог растолковать, по какой причине. Ковалев потянулся, приказал себе подать небольшое стоявшее на столе зеркало. Он хотел взглянуть на прыщик, который вчерашнего вечера вскочил у него на носу; но, к величайшему изумлению, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! Испугавшись, Ковалев велел подать воды и протер полотенцем глаза: точно, нет носа! Он начал щупать рукою, чтобы узнать: не спит ли он? кажется, не спит. Коллежский асессор Ковалев вскочил с кровати, встряхнулся: нет носа!.. Он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к оберполицмейстеру. | L’assesseur de collège Kovalev se réveilla assez tôt et fit avec ses lèvres : « Brr... brr... », comme il faisait chaque fois qu’il se réveillait, sans avoir jamais pu dire pourquoi. Il se détira, et ordonna de lui apporter un petit miroir qui se trouvait sur sa table. Il voulait examiner un bouton qui, la veille au soir, lui était poussé sur le nez ; mais, à sa très grande surprise, il vit qu’à la place de son nez, il n’y avait plus qu’un endroit absolument uni ! Effrayé, Kovalev se fit apporter de l’eau et se frotta les yeux avec l’essuie-mains : réellement, il n’y avait plus de nez ! Il se mit à tâter avec la main, se pinça afin de savoir s’il ne dormait pas ; mais, lui sembla-t-il, il était bien éveillé. L’assesseur de collège Kovalev sauta de son lit, se secoua ; — toujours pas de nez ! Il ordonna qu’on lui donnât sur-le-champ ses habits et courut chez le grand-maître de la police. |
| Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, чтобы читатель мог видеть, какого рода был этот коллежский асессор. Коллежских асессоров, которые получают это звание с помощию ученых аттестатов, никак нельзя сравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершенно особенные рода. Ученые коллежские асессоры… Но Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет. То же разумей и о всех званиях и чинах. Ковалев был кавказский коллежский асессор. Он два года только еще состоял в этом звании и потому ни на минуту не мог его позабыть; а чтобы более придать себе благородства и веса, он никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором. «Послушай, голубушка, — говорил он обыкновенно, встретивши на улице бабу, продававшую манишки, — ты приходи ко мне на дом; квартира моя в Садовой; спроси только: здесь ли живет майор Ковалев? — тебе всякий покажет». Если же встречал какую-нибудь смазливенькую, то давал ей сверх того секретное приказание, прибавляя: «Ты спроси, душенька, квартиру майора Ковалева». По этому-то самому и мы будем вперед этого коллежского асессора называть майором. | Mais, cependant, il est nécessaire de dire quelques mots de Kovalev, afin que le lecteur puisse voir à quel genre d’assesseur de collège il a affaire. On ne peut comparer les assesseurs de collège qui doivent ce rang à leurs diplômes avec ceux qui l’ont gagné au Caucase. Ce sont là deux genres tout à fait distincts. Les assesseurs de collège de l’ordre scientifique..... mais je me tais, car la Russie est un pays tellement bizarre que si l’on dit quelque chose d’un assesseur de collège, alors, tous les assesseurs de collège, de Riga au Kamtchatka, le prennent infailliblement à leur compte. Et c’est la même chose pour toutes les fonctions et à tous les rangs. Kovalev était un assesseur de collège du Caucase. Depuis seulement deux ans il occupait ce rang, et à aucun moment ne l’oubliait ; et, afin de se donner plus d’importance et de poids, il ne s’appelait jamais lui-même simplement assesseur de collège, mais toujours major. « Écoute, colombe, disait-il habituellement, quand il rencontrait, dans la rue, une femme vendant des chemises, va chez moi, à la maison ; mon logement est dans la Sadovaia; demande seulement : « Est-ce ici que demeure le major Kovalev ? » Tout le monde te renseignera. » S’il apercevait une beauté avenante, il y ajoutait un mot tout bas, et continuait : « Tu n’auras qu’à demander, ma chérie, le logement du major Kovalev. » À cause de cela, nous l’appellerons dorénavant major. |
| Майор Ковалев имел обыкновение каждый день прохаживаться по Невскому проспекту. Воротничок его манишки был всегда чрезвычайно чист и накрахмален. Бакенбарды у него были такого рода, какие и теперь еще можно видеть у губернских и уездных землемеров, у архитекторов и полковых докторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности и вообще у всех тех мужей, которые имеют полные, румяные щеки и очень хорошо играют в бостон: эти бакенбарды идут по самой середине щеки и прямехонько доходят до носа. Майор Ковалев носил множество печаток сердоликовых и с гербами, и таких, на которых было вырезано: середа, четверг, понедельник и проч. Майор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то — экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Майор Ковалев был не прочь и жениться, но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу. И потому читатель теперь может судить сам, каково было положение этого майора, когда он увидел вместо довольно недурного и умеренного носа преглупое, ровное и гладкое место. | Le major Kovalev avait l’habitude de faire un tour quotidien sur la perspective Nevski. Son col de chemise était toujours extrêmement blanc et bien empesé. Ses favoris étaient tels qu’on en peut voir encore aux agents du cadastre des gouvernements et des districts, aux architectes et aux médecins militaires, à tous ceux qui exercent diverses fonctions, et, en général, à tous ces hommes qui ont les joues pleines et rouges, et qui jouent très bien au boston : ces favoris prennent du milieu de la joue et vont tout droit jusqu’au nez. Le major Kovalev portait sur lui une collection de petits cachets en cornaline, avec des armoiries, ou ayant écrit : mercredi, jeudi, lundi, etc. Il était venu à Pétersbourg par nécessité, principalement pour trouver une place en rapport avec son rang — place de vice-gouverneur, s’il y réussissait, sinon, simple place d’huissier dans quelque belle administration. Le major Kovalev n’était pas hostile au mariage, mais seulement à la condition que la fiancée amenât avec elle une dot de deux cent mille roubles. Et maintenant le lecteur peut juger lui-même quelle situation était celle de ce major, quand, à la place de son nez assez joli et bien proportionné, il ne vit plus qu’une place stupidement unie et plate. |
| Как на беду, ни один извозчик не показывался на улице, и он должен был идти пешком, закутавшись в свой плащ и закрывши платком лицо, показывая вид, как будто у него шла кровь. «Но авось-либо мне так представилось: не может быть, чтобы нос пропал сдуру», — подумал он и зашел в кондитерскую нарочно с тем, чтобы посмотреться в зеркало. К счастью, в кондитерской никого не было; мальчишки мели комнаты и расставляли стулья; некоторые с сонными глазами выносили на подносах горячие пирожки; на столах и стульях валялись залитые кофием вчерашние газеты. «Ну, слава богу, никого нет, — произнес он, — теперь можно поглядеть». Он робко подошел к зеркалу и взглянул. «Черт знает что, какая дрянь! — произнес он, плюнувши. — Хотя бы уже что-будь было вместо носа, а то ничего!..» | Par malheur, aucun cocher ne se montrait dans la rue ; il fut donc obligé d’aller à pied, enveloppé dans son manteau et le visage couvert d’un mouchoir, comme quelqu’un qui saigne du nez. — Mais peut-être n’est-ce qu’une illusion ; il est impossible que mon nez soit ainsi tombé tout bêtement, pensa-t-il. Et il se dirigea vers une confiserie, afin de se regarder dans la glace. Personne, heureusement, ne s’y trouvait ; des gamins balayaient la pièce et rangeaient les chaises. Quelques-uns, les yeux encore endormis, portaient des gâteaux chauds dans des paniers ; sur les tables et les chaises, traînaient les journaux de la veille, tachés de café. — Allons ! grâce à Dieu, il n’y a personne, dit-il ; je puis à présent m’examiner. Il alla timidement vers la glace, et regarda. — Le diable seul sait quelle est cette horreur, s’écria-t-il, après avoir craché ; si encore il y avait quelque chose à la place du nez ! mais rien ! |
| С досадою закусив губы, вышел он из кондитерской и решился, против своего обыкновения, не глядеть ни на кого и никому не улыбаться. Вдруг он стал как вкопанный у дверей одного дома; в глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом остановилась карета; дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице. Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это был собственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему, все переворотилось у него в глазах; он чувствовал, что едва мог стоять; но решился во что бы то ни стало ожидать его возвращения в карету, весь дрожа, как в лихорадке. Чрез две минуты нос действительно вышел. Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считается в ранге статского советника. По всему заметно было, что он ехал куда-нибудь с визитом. Он поглядел на обе стороны, закричал кучеру: «Подавай!» — сел и уехал. | Ayant mordu ses lèvres de dépit, il sortit de la confiserie, et, contre son habitude, il résolut de ne regarder personne et de n’adresser aucun sourire. Soudain, il s’arrêta, comme pétrifié, à la porte d’une maison. Devant ses yeux se produisit une apparition inexplicable : une voiture s’arrêta près du perron, la porte s’ouvrit, et un monsieur en uniforme en sauta, en se courbant, et grimpa lestement l’escalier. Quel ne fut pas l’effroi, et en même temps la stupéfaction, de Kovalev, en reconnaissant que c’était son propre nez ! Devant ce spectacle extraordinaire, il lui sembla que tout tournait devant ses yeux, et c’est à peine s’il put conserver son équilibre ; mais il résolut, tout tremblant, comme s’il avait une attaque de fièvre, d’attendre le retour de ce monsieur dans sa voiture. Au bout de deux minutes, le nez reparut effectivement. Il était en uniforme brodé d’or, avec un grand collet montant, en pantalon de peau de chamois, et une épée au côté. Au chapeau à plumes, on pouvait reconnaître qu’il était du grade de conseiller d’État. Son habillement indiquait qu’il allait en visites. Il regarda des deux côtés, cria au cocher : « Marche ! » et partit. |
| Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не знал, как и подумать о таком странном происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, — был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором. | Le malheureux Kovalev se sentait devenir fou. Il ne savait que penser d’un fait aussi surprenant. Comment était-il possible, en vérité, qu’un nez, qui la veille encore était sur sa figure et ne pouvait s’en aller, ni marcher, fût maintenant en uniforme ! Il courut derrière la voiture qui n’allait pas loin heureusement et qui s’arrêta devant le Gostini Dvor. |
| Он поспешил в собор, пробрался сквозь ряд нищих старух с завязанными лицами и двумя отверстиями для глаз, над которыми он прежде так смеялся, и вошел в церковь. Молельщиков внутри церкви было немного; они все стояли только при входе в двери. Ковалев чувствовал себя в таком расстроенном состоянии, что никак не в силах был молиться, и искал глазами этого господина по всем углам. Наконец увидел его стоявшего в стороне. Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился. | Il se hâta, et se glissa entre un rang de vieilles mendiantes aux visages noueux et ayant deux trous à la place des yeux, ce dont il se moquait jadis. Il y avait peu de monde. Kovalev était dans un tel désarroi d’idées, qu’il ne put se décider à rien, et chercha des yeux le monsieur dans tous les coins ; il l’aperçut, enfin, debout devant un comptoir. Le nez cachait complètement son visage dans le haut collet montant et examinait certaines marchandises avec une profonde attention. |
| «Как подойти к нему? — думал Ковалев. — По всему, по мундиру, по шляпе видно, что он статский советник. Черт его знает, как это сделать!» | — Comment l’aborder ? pensait Kovalev. À toute sa personne, son uniforme, son chapeau, il est visible que c’est un conseiller d’État. Si je sais comment faire !... |
| Он начал около него покашливать; но нос ни на минуту не оставлял набожного своего положения и отвешивал поклоны. | Il commença par tousser, par moments, autour du conseiller d’État ; mais le nez ne quitta pas une minute sa position. |
| — Милостивый государь… — сказал Ковалев, внутренно принуждая себя ободриться, — милостивый государь… | — Monsieur, dit Kovalev, s’efforçant intérieurement de se donner du courage, monsieur !... |
| — Что вам угодно? — отвечал нос, оборотившись. | — Que désirez-vous ? demanda le nez, en se retournant. |
| — Мне странно, милостивый государь… мне кажется… вы должны знать свое место. И вдруг я вас нахожу, и где же? — в церкви. Согласитесь… | — Je trouve étonnant, monsieur..... il me semble que...... vous devez connaître sa place. Et je vous trouve soudain, et où ?... Convenez... |
| — Извините меня, я не могу взять в толк, о чем вы изволите говорить… Объяснитесь. | — Excusez-moi ; je ne puis saisir de quoi vous me parlez. Expliquez-vous. |
| «Как мне ему объяснить?» — подумал Ковалев и, собравшись с духом, начал: | — Comment m’expliquer avec lui ? pensa Kovalev. Et, rassemblant ses esprits, il commença : |
| — Конечно, я… впрочем, я майор. Мне ходить без носа, согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа; но, имея в виду получить… притом будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарева, статская советница, и другие… Вы посудите сами… я не знаю, милостивый государь. (При этом майор Ковалев пожал плечами.) Извините… если на это смотреть сообразно с правилами долга и чести… вы сами можете понять… | — Assurément, je... d’ailleurs, je suis major. Je me trouve sans nez ; convenez-en, cela n’est pas convenable. Pour quelque revendeuse, débitant des oranges sur le pont Voskresenski, il est encore possible de se passer de nez. Mais pour moi, qui ai l’intention de devenir fonctionnaire, et qui ai, en outre, des relations dans beaucoup de maisons, avec des dames, par exemple Mme Tchekhtareva, femme d’un conseiller d’État, et bien d’autres, vous jugez vous-même.... Je ne sais, monsieur. (En disant cela, le major Kovalev leva les épaules)... Excusez... excusez... Si l’on considère cela au point de vue des lois de l’honneur et du devoir... vous-même pouvez comprendre... |
| — Ничего решительно не понимаю, — отвечал нос. — Изъяснитесь удовлетворительнее. | — Je ne comprends absolument rien, répondit le nez. Expliquez-vous plus clairement. |
| — Милостивый государь… — сказал Ковалев с чувством собственного достоинства, — я не знаю, как понимать слова ваши… Здесь все дело, кажется, совершенно очевидно… Или вы хотите… Ведь вы мой собственный нос! | — Monsieur, répondit Kovalev avec le sentiment de sa dignité personnelle, je ne sais comment prendre vos paroles. Ici, toute l’affaire, à ce qu’il me semble, est bien évidente... ou voulez-vous... Car, bref, vous avez mon propre nez ! |
| Нос посмотрел на майора, и брови его несколько нахмурились. | Le nez regarda le major, et ses sourcils se froncèrent quelque peu. |
| — Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я сам по себе. Притом между нами не может быть никаких тесных отношений. Судя по пуговицам вашего вицмундира, вы должны служить по другому ведомству. | — Vous vous trompez, monsieur ; c’est bien le mien. D’ailleurs il ne peut y avoir aucuns rapports étroits entre nous. Si j’en juge aux boutons de votre uniforme subalterne, vous devez être employé d’un autre service. |
| Сказавши это, нос отвернулся и продолжал молиться. | Et, après ces paroles, le nez se détourna. |
| Ковалев совершенно смешался, не зная, что делать и что даже подумать. В это время послышался приятный шум дамского платья; подошла пожилая дама, вся убранная кружевами, и с нею тоненькая, в белом платье, очень мило рисовавшемся на ее стройной талии, в палевой шляпке, легкой, как пирожное. За ними остановился и открыл табакерку высокий гайдук с большими бакенбардами и целой дюжиной воротников. | Kovalev était complètement troublé, ne sachant que faire ni même que penser. À ce moment, un agréable bruissement de robes se fit entendre ; une dame âgée, tout ornée de dentelles, s’approcha, ayant auprès d’elle une jeune personne mince, dont la robe blanche dessinait très élégamment la taille harmonieuse, et coiffée d’un chapeau jaune clair, léger comme une pâtisserie. |
| Ковалев подступил поближе, высунул батистовый воротничок манишки, поправил висевшие на золотой цепочке свои печатки и, улыбаясь по сторонам, обратил внимание на легонькую даму, которая, как весенний цветочек, слегка наклонялась и подносила ко лбу свою беленькую ручку с полупрозрачными пальцами. Улыбка на лице Ковалева раздвинулась еще далее, когда он увидел из-под шляпки ее кругленький, яркой белизны подбородок и часть щеки осененной цветом первой весенней розы. Но вдруг он отскочил, как будто бы обжегшись. Он вспомнил, что у него вместо носа совершенно нет ничего, и слезы выдавились из глаз его. Он оборотился с тем, чтобы напрямик сказать господину в мундире, что он только прикинулся статским советником, что он плут и подлец и что он больше ничего, как только его собственный нос… Но носа уже не было; он успел ускакать, вероятно опять к кому-нибудь с визитом. | Kovalev s’approcha un peu, rectifia le col de batiste de la chemise, arrangea ses petits cachets pendus à une chaîne d’or, et, souriant de côté, tourna son attention sur la jeune dame élancée, qui se penchait légèrement, telle une fleur printanière, et portait à sa bouche une petite main blanche aux doigts presque transparents. Le sourire, esquissé sur la figure de Kovalev, s’épanouit davantage, quand il aperçut, sous le chapeau, un menton rond d’une blancheur éclatante, et une portion de joue ayant le teint d’une première rose de printemps. Mais Kovalev bondit soudain en arrière, comme s’il se fût brûlé. Il venait de se rappeler qu’il n’avait absolument rien à la place de son nez ; et des larmes coulèrent de ses yeux. Il se retourna, pour dire clairement et à haute voix au monsieur en uniforme, qu’il était un filou et un coquin, et qu’il ne lui réclamait pas autre chose que son propre nez... Mais il n’y avait plus de nez ; celui-ci avait eu le temps de s’éloigner, et, vraisemblablement, d’aller rendre quelque nouvelle visite. |
| Это повергло Ковалева в отчаяние. Он пошел назад и остановился с минуту под колоннадою, тщательно смотря во все стороны, не попадется ли где нос. Он очень хорошо помнил, что шляпа на нем была с плюмажем и мундир с золотым шитьем; но шинель не заметил, ни цвета его кареты, ни лошадей, ни даже того, был ли у него сзади какой-нибудь лакей и в какой ливрее. Притом карет неслось такое множество взад и вперед и с такою быстротою, что трудно было даже приметить; но если бы и приметил он какую-нибудь из них, то не имел бы никаких средств остановить. День был прекрасный и солнечный. На Невском народу была тьма; дам целый цветочный водопад сыпался по всему тротуару, начиная от Полицейского до Аничкина моста. Вон и знакомый ему надворный советник идет, которого он называл подполковником, особливо ежели то случалось при посторонних. Вон и Ярыгин, столоначальник в сенате, большой приятель, который вечно в бостоне обремизивался, когда играл восемь. Вон и другой майор, получивший на Кавказе асессорство, махает рукой, чтобы шел к нему… | Cela plongea Kovalev dans le désespoir. Il sortit, et resta une minute sous le péristyle, regardant attentivement de tous côtés s’il n’apercevrait pas le nez. Il se rappelait parfaitement que le chapeau avait des plumes et l’uniforme une broderie d’or ; mais il n’avait pas remarqué le manteau, ni la couleur de la voiture, ni celle des chevaux, et ne savait s’il y avait quelque laquais par derrière, et dans quelle livrée. Il y avait d’ailleurs une telle quantité de voitures allant au galop dans les deux sens, qu’il était difficile de les observer ; et, en eût-il remarqué une, quels moyens de l’arrêter ? La journée était très belle, et ensoleillée. Il y avait foule sur la perspective Nevski ; un flot fleuri de dames inondait tout le trottoir du pont Polisseïsk au pont Anitchkine. Ici, se promenait un conseiller de cour[6], des amis de Kovalev, qui l’appelait : lieutenant-colonel, principalement devant des étrangers. Voici Iaryjkine, chef de bureau au Sénat, son meilleur ami, qui toujours faisait faire la remise au boston, quand il jouait le huit. Voilà un autre major, ayant conquis son grade au Caucase, qui lui fait signe de la main de venir vers lui. |
| — А, черт возьми! — сказал Ковалев. — Эй, извозчик, вези прямо к обер-полицмейстеру! | — Eh ! le diable l’emporte ! dit Kovalev. Eh, cocher ! conduis-moi droit chez le préfet de police. |
| Ковалев сел в дрожки и только покрикивал извозчику: «Валяй во всю ивановскую!» | Kovalev s’assit dans un drochki[7], criant par moment au cocher : « Va à toutes brides ! » |
| — У себя обер-полицмейстер? — вскричал он, зашедши в сени. | — Le préfet de police est-il chez lui ? s’écria-t-il, en entrant dans le vestibule ? |
| — Никак нет, — отвечал привратник, — только что уехал. | — Non, répondit le concierge, il vient de sortir. |
| — Вот тебе раз! | — Allons, bon ! |
| — Да, — прибавил привратник, — оно и не так давно, но уехал. Минуточкой бы пришли раньше, то, может, застали бы дома. | — Oui, ajouta le concierge, il n’y a pas longtemps, mais il est sorti ; si vous étiez arrivé une petite minute plus tôt, vous l’auriez trouvé probablement chez lui. |
| Ковалев, не отнимая платка от лица, сел на извозчика и закричал отчаянным голосом: | Kovalev, sans enlever le mouchoir de devant sa figure, se rassit près du cocher, et lui cria d’une voix désespérée : |
| — Пошел! | — Marche ! |
| — Куда? — сказал извозчик. | — Où ? demanda le cocher. |
| — Пошел прямо! | — Va tout droit. |
| — Как прямо? тут поворот: направо или налево? | — Comment, tout droit ? Nous sommes à un coin de rue : à droite ou à gauche ? |
| Этот вопрос остановил Ковалева и заставил его опять подумать. В его положении следовало ему прежде всего отнестись в Управу благочиния, не потому, что оно имело прямое отношение к полиции, но потому, что ее распоряжения могли быть гораздо быстрее, чем в других местах; искать же удовлетворения по начальству того места, при котором нос объявил себя служащим, было бы безрассудно, потому что из собственных ответов носа уже можно было видеть, что для этого человека ничего не было священного и он мог так же солгать и в этом случае, как солгал, уверяя, что он никогда не видался с ним. Итак, Ковалев уже хотел было приказать ехать в Управу благочиния, как опять пришла мысль ему, что этот плут и мошенник, который поступил уже при первой встрече таким бессовестным образом, мог опять, удобно, пользуясь временем, как-нибудь улизнуть из города, — и тогда все искания будут тщетны, или могут продолжиться, чего боже сохрани, на целый месяц. Наконец, казалось, само небо вразумило его. Он решился отнестись прямо в газетную экспедицию и заблаговременно сделать публикацию с обстоятельным описанием всех качеств, дабы всякий, встретивший его, мог в ту же минуту его представить к нему или, по крайней мере, дать знать о месте пребывания. Итак, он, решив на этом, велел извозчику ехать в газетную экспедицию и во всю дорогу не переставал его тузить кулаком в спину, приговаривая: «Скорей, подлец! скорей, мошенник!» — «Эх, барин!» — говорил извозчик, потряхивая головой и стегая вожжой свою лошадь, на которой шерсть была длинная, как на болонке. Дрожки наконец остановились, и Ковалев, запыхавшись, вбежал в небольшую приемную комнату, где седой чиновник, в старом фраке и очках, сидел за столом и, взявши в зубы перо, считал принесенные медные деньги. | Cette question embarrassa Kovalev et le força à réfléchir de nouveau. Dans sa position, il devait aller, avant tout, au tribunal de police, non parce que son affaire avait un caractère direct avec la police, mais parce que ses mesures pouvaient être beaucoup plus rapides qu’en d’autres endroits. Aller demander justice auprès de la direction du ressort où le nez était fonctionnaire, cela pouvait être imprudent, car, vu les propres réponses du nez, il était visible que pour cet homme il n’y avait rien de caché, et il pouvait mentir encore en cette occasion, comme il avait menti déjà, en soutenant que jamais il ne s’était trouvé avec lui. Kovalev voulait donc ordonner de le conduire au tribunal de police, quand l’idée lui vint que ce filou et ce fourbe qui, dans leur première entrevue, s’était comporté d’une façon déloyale, pouvait à son aise, profitant du moment, s’esquiver de la ville, et alors toutes les recherches deviendraient inutiles ou pourraient se prolonger, Dieu l’en préserve, durant un mois entier. Enfin, sembla-t-il, le ciel lui-même l’inspira. Il résolut d’aller droit à l’administration d’un journal et de faire insérer à temps une annonce avec description détaillée de tout son signalement, afin que ceux qui le rencontreraient pussent le lui amener ou, tout au moins, indiquer le domicile de ce brigand. Ayant pris cette décision, il ordonna au cocher d’aller à l’administration d’un journal et ne cessa, durant toute la route, de bourrer de coups de poing le dos de l’automédon, en lui criant : « Plus vite, fripon ! Plus vite, canaille ! » — Eh ! bârine ! disait le cocher, secouant la tête et fouettant des guides le cheval à longs poils, comme un épagneul. Le drochki s’arrêta enfin, et Kovalev, hors d’haleine, entra dans une petite pièce de réception, où un vieil employé, en frac usé et en lunettes, était assis derrière une table, et, une plume aux lèvres, comptait de la monnaie de cuivre. |
| — Кто здесь принимает объявления? — закричал Ковалев. — А, здравствуйте! | — Qui reçoit ici les annonces ? s’écria en entrant Kovalev ; mais pardon, je vous salue bien... |
| — Мое почтение, — сказал седой чиновник, поднявши на минуту глаза и опустивши их снова на разложенные кучи денег. | — Mes respects, dit le vieil employé, levant les yeux une minute et les rabaissant sur ses piles de monnaie. |
| — Я желаю припечатать… | — Je désire faire insérer... |
| — Позвольте. Прошу немножко повременить, — произнес чиновник, ставя одною рукою цифру на бумаге и передвигая пальцами левой руки два очка на счетах. | — Permettez ; je vous prie d’attendre un instant, continua l’employé, inscrivant d’une main un chiffre sur du papier, et déplaçant d’un doigt de la main gauche deux jetons sur les comptes. |
| Лакей с галунами и наружностию, показывавшею пребывание его в аристократическом доме, стоял возле стола, с запискою в руках, и почел приличным показать свою общежительность: | Un domestique galonné, d’un aspect très correct, attestant son long service dans une maison aristocratique, se tenait devant la table, une note dans la main, et jugeait à propos de faire montre de son urbanité. |
| — Поверите ли, сударь, что собачонка не сто́ит восьми гривен, то есть я не дал бы за нее и восьми грошей; а графиня любит, ей-богу, любит, — и вот тому, кто ее отыщет, сто рублей! Если сказать по приличию, то вот так, как мы теперь с вами, вкусы людей совсем не совместны: уж когда охотник, то держи легавую собаку или пуделя; не пожалей пятисот, тысячу дай, но зато уж чтоб была собака хорошая. | — Soyez certain, monsieur, que ce petit chien ne vaut pas huit grivenniks; je n’en donnerais pas personnellement huit groches; mais madame la comtesse l’adore, Dieu me pardonne, l’adore ! — et voilà qu’elle promet cent roubles à qui le retrouvera. Pour parler poliment, comme en ce moment entre nous, les goûts des gens sont tout à fait incompatibles. Quand on est amateur, on prend un lévrier ou un barbet ; on en donne cinq cents roubles, voire mille, mais alors on a un superbe chien. |
| Почтенный чиновник слушал это с значительною миною и в то же время занимался сметою: сколько букв в принесенной записке. По сторонам стояло множество старух, купеческих сидельцев и дворников с записками. В одной значилось, что отпускается в услужение кучер трезвого поведения; в другой — малоподержанная коляска, вывезенная в 1814 году из Парижа; там отпускалась дворовая девка девятнадцати лет, упражнявшаяся в прачечном деле, годная и для других работ; прочные дрожки без одной рессоры; молодая горячая лошадь в серых яблоках, семнадцати лет от роду; новые, полученные из Лондона, семена репы и редиса; дача со всеми угодьями: двумя стойлами для лошадей и местом, на котором можно развести превосходный березовый или еловый сад; там же находился вызов желающих купить старые подошвы, с приглашением явиться к переторжке каждый день от восьми до трех часов утра. Комната, в которой местилось все это общество, была маленькая, и воздух в ней был чрезвычайно густ; но коллежский асессор Ковалев не мог слышать запаха, потому что закрылся платком и потому что самый нос его находился бог знает в каких местах. | L’honorable employé écoutait cela avec une mine significative ; et, durant ce temps, comptait le nombre de lettres de la note apportée. De côté, se tenait une foule de vieilles femmes, de commis de magasin et de concierges, leurs notes à la main. On voyait dans l’une de ces notes qu’un cocher de conduite sobre cherchait une place ; dans une autre, on proposait une calèche, ayant peu servi, venue de Paris en 1814 ; là, une fille de cour de dix-neuf ans, exercée en ce qui regarde le blanchissage, bonne également pour d’autres ouvrages, demande une situation ; ou bien des drochkis solides sans ressorts ; un jeune cheval fougueux, à taches grises, de dix-sept ans ; de nouvelles graines de navets et de radis, reçues de Londres ; une maison de campagne avec toutes les dépendances : deux stalles pour chevaux et un emplacement où l’on peut élever un magnifique jardin de bouleaux et de sapins ; d’autres inséraient une annonce où ils proposaient d’acheter de vieilles semelles, et invitaient à se présenter chaque jour de huit à trois heures du matin pour faire affaire. La pièce, où se tenait cette foule, était petite et l’air y était excessivement épais : mais l’assesseur de collège Kovalev ne pouvait rien sentir, ayant la figure couverte d’un mouchoir, et son nez, Dieu sait où. |
| — Милостивый государь, позвольте вас попросить… Мне очень нужно, — сказал он наконец с нетерпением. | — Monsieur, permettez-moi de vous prier... Je suis très pressé... dit-il enfin, avec impatience. |
| — Сейчас, сейчас! Два рубля сорок три копейки! Сию минуту! Рубль шестьдесят четыре копейки! — говорил седовласый господин, бросая старухам и дворникам записки в глаза. — Вам что угодно? — наконец сказал он, обратившись к Ковалеву. | — Tout de suite ! tout de suite !... Deux roubles quarante-trois kopeks !... À la minute !... Un rouble soixante-quatre kopeks ! dit le vieux monsieur, quittant des yeux les notes des vieilles femmes et des concierges. Que désirez-vous ? dit-il enfin, se tournant vers Kovalev. |
| — Я прошу… — сказал Ковалев, — случилось мошенничество или плутовство, я до сих пор не могу никак узнать. Я прошу только припечатать, что тот, кто ко мне этого подлеца представит, получит достаточное вознаграждение. | — Je vous prie, dit Kovalev... il s’est produit une escroquerie ou une fourberie — jusqu’à présent je ne puis savoir comment. Je vous prie seulement d’insérer que celui qui m’amènera ce drôle recevra une bonne récompense. |
| — Позвольте узнать, как ваша фамилия? | — Veuillez me dire votre nom de famille ? |
| — Нет, зачем же фамилию? Мне нельзя сказать ее. У меня много знакомых: Чехтарева, статская советница, Палагея Григорьевна Подточина, штаб-офицерша… Вдруг узнают, боже сохрани! Вы можете просто написать: коллежский асессор, или, еще лучше, состоящий в майорском чине. | — Non ! Pourquoi mon nom ? Il m’est impossible de le dire. J’ai beaucoup de relations : Mme Tchekhtareva, femme d’un conseiller d’État ; Mme Pelagia Grigorievna Podtotchina, femme d’un officier supérieur. Si elles apprenaient soudain... Dieu me préserve ! Vous pouvez écrire simplement : « Un assesseur de collège », ou, encore mieux, « un major ». |
| — А сбежавший был ваш дворовый человек? | — Donc, votre garçon de cour s’est enfui ? |
| — Какое дворовый человек? Это бы еще не такое большое мошенничество! Сбежал от меня… нос… | — Quel garçon de cour ? Ce ne serait pas encore là une canaillerie aussi grande ! Ce qui s’est enfui c’est... le nez ! |
| — Гм! какая странная фамилия! И на большую сумму этот господин Носов обокрал вас? | — Hum ! quel singulier nom de famille ! Et quelle somme ce M. Nez vous a-t-il prise ? |
| — Нос то есть… вы не то думаете! Нос, мой собственный нос пропал неизвестно куда. Черт хотел подшутить надо мною! | — Nez ! mais vous n’y êtes pas ! C’est mon nez, mon propre nez qui a disparu, je ne sais où. Le diable a voulu se jouer de moi ! |
| — Да каким же образом пропал? Я что-то не могу хорошенько понять. | — Mais de quelle façon a-t-il disparu ? Je n’y comprends absolument rien. |
| — Да я не могу вам сказать, каким образом; но главное то, что он разъезжает теперь по городу и называет себя статским советником. И потому я вас прошу объявить, чтобы поймавший представил его немедленно ко мне в самом скорейшем времени. Вы посудите, в самом деле, как же мне быть без такой заметной части тела? Это не тот что какой-нибудь мизинный палец на ноге, которую я в сапог — и никто не увидит, если его нет. Я бываю по четвергам у статской советницы Чехтаревой; Подточина Палагея Григорьевна, штаб-офицерша, и у ней дочка очень хорошенькая, тоже очень хорошие знакомые, и вы посудите сами, как же мне теперь… Мне теперь к ним нельзя явиться. | — Je ne puis vous dire de quelle façon ; mais l’important, c’est qu’il se promène maintenant dans la ville et s’intitule conseiller d’État. Et pour cela, je vous prie d’annoncer : que celui qui le saisira doit me l’amener aussitôt, dans le plus bref délai. Vous concevez, d’ailleurs, comment je puis exister, sans cette partie de mon individu ? Ce n’est pas comme pour un doigt de pied... dans le soulier, on ne voit pas s’il manque. Je vais tous les jeudis chez la femme d’un conseiller d’État, Mme Tchekhtareva ; je connais également Mme Pelagia Grigorievna Podtotchina, femme d’un officier supérieur, qui a une très jolie fille ; j’ai encore d’autres relations brillantes, et vous jugez vous-même comme je puis maintenant... Il m’est impossible à présent de paraître quelque part. |
| Чиновник задумался, что означали крепко сжавшиеся его губы. | L’employé réfléchit, en se pinçant fortement les lèvres : |
| — Нет, я не могу поместить такого объявления в газетах, — сказал он наконец после долгого молчания. | — Non ! je ne puis insérer une telle annonce dans le journal, dit-il enfin, après un long silence. |
| — Как? отчего? | — Comment ?... Pourquoi ? |
| — Так. Газета может потерять репутацию. Если всякий начнет писать, что у него сбежал нос, то… И так уже говорят, что печатается много несообразностей и ложных слухов. | — Parce qu’un journal peut perdre son bon renom. Si chacun se met à y écrire que son nez a disparu, alors... Et c’est ainsi qu’on dit qu’il s’imprime beaucoup d’absurdités et de bruits mensongers. |
| — Да чем же это дело несообразное? Тут, кажется, ничего нет такого. | — Et pourquoi cela est-il absurde ? Il n’y a, dans mon cas, rien de pareil, il me semble. |
| — Это вам так кажется, что нет. А вот на прошлой неделе такой же был случай. Пришел чиновник таким же образом, как вы теперь пришли, принес записку, денег по расчету пришлось два рубля семьдесят три копейки, и все объявление состояло в том, что сбежал пудель черной шерсти. Кажется, что бы тут такое? А вышел пасквиль: пудель-то этот был казначей, не помню какого-то заведения. | — Vous le pensez ainsi ; or, voici un fait qui s’est passé la semaine dernière. Il vint un fonctionnaire, tout comme vous êtes venu aujourd’hui, apportant une note, dont l’insertion lui coûta 2 roubles 75 kopeks. Toute l’annonce consistait en ceci : un barbet à poils noirs s’était enfui. Vous me direz : « Qu’y a-t-il là de pareil ? » Mais il arriva cette pasquinade que le barbet n’était autre que le caissier de je ne sais quelle administration. |
| — Да ведь я вам не о пуделе делаю объявление, а о собственном моем носе: стало быть, почти то же, что о самом себе. | — Mais, moi, je ne vous demande pas d’annonce pour un barbet, mais pour mon propre nez, par conséquent pour moi-même. |
| — Нет, такого объявления я никак не могу поместить. | — Non ! je ne puis insérer une telle annonce. |
| — Да когда у меня точно пропал нос! | — Même lorsque mon nez a véritablement disparu ? |
| — Если пропал, то это дело медика. Говорят, что есть такие люди, которые могут приставить какой угодно нос. Но, впрочем, я замечаю, что вы должны быть человек веселого нрава и любите в обществе пошутить. | — S’il a disparu, c’est l’affaire du médecin ; on dit que certains peuvent vous planter un nez très convenablement. Mais, d’ailleurs, je pense que vous devez être un homme d’humeur joyeuse, et que vous aimez plaisanter en société. |
| — Клянусь вам, вот как бог свят! Пожалуй, уж если до того дошло, то я покажу вам. | — Je vous jure, par ce qu’il y a de plus sacré ! Permettez, puisque la chose en vient là, que je vous le montre. |
| — Зачем беспокоиться! — продолжал чиновник, нюхая табак. — Впрочем, если не в беспокойство, — прибавил он с движением любопытства, — то желательно бы взглянуть. | — Pourquoi vous fâcher ? continua l’employé, en prenant une prise. D’ailleurs, si cela ne vous importune pas, ajouta-t-il avec un mouvement de curiosité, je serai très aise de le voir. |
| Коллежский асессор отнял от лица платок. | L’assesseur de collège retira le mouchoir de son visage. |
| — В самом деле, чрезвычайно странно! — сказал чиновник, — место совершенно гладкое, как будто бы только что выпеченный блин. Да, до невероятности ровное! | — En effet, c’est extraordinairement étonnant, dit l’employé ; la place est tout à fait unie, comme une galette. Oui, c’est plat, jusqu’à l’invraisemblance. |
| — Ну, вы и теперь будете спорить? Вы видите сами, что нельзя не напечатать. Я вам буду особенно благодарен; и очень рад, что этот случай доставил мне удовольствие с вами познакомиться… | — Eh bien ! maintenant, discuterez-vous encore ? Vous voyez vous-même qu’il est impossible de ne pas insérer mon annonce. Je vous en serai particulièrement reconnaissant, et je suis ravi que cette occasion m’aie procuré le plaisir de lier connaissance avec vous. |
| Майор, как видно из этого, решился на сей раз немного поподличать. | Le major, comme on le voit, s’était décidé, pour cette fois, à user de flatterie. |
| — Напечатать-то, конечно, дело небольшое, — сказал чиновник, — только я не предвижу в этом никакой для вас выгоды. Если уже хотите, то отдайте тому, кто имеет искусное перо, описать это как редкое произведение натуры и напечатать эту статейку в «Северной пчеле» (тут он понюхал еще раз табаку) для пользы юношества (тут он утер нос) или так, для общего любопытства. | — Annoncer cela, assurément, est une petite affaire, dit l’employé ; seulement, je ne pense pas que vous en retiriez aucun avantage. Vous devriez charger quelqu’un, ayant une plume habile, de décrire cela comme un phénomène de la nature, et d’insérer cet article dans l’Abeille du Nord (il prit ici une prise), pour le profit de la jeunesse (il se moucha), ou encore, pour la curiosité publique. |
| Коллежский асессор был совершенно обезнадежен. Он опустил глаза в низ газеты, где было извещение о спектаклях; уже лицо его было готово улыбнуться, встретив имя актрисы, хорошенькой собою, и рука взялась за карман: есть ли при нем синяя ассигнация, потому что штаб-офицеры, по мнению Ковалева, должны сидеть в креслах, — но мысль о носе все испортила! | L’assesseur du collège était complètement désespéré. Il baissa les yeux sur le bas d’un journal, où se trouvaient les nouvelles théâtrales ; son visage souriait déjà, en voyant le nom d’une actrice, sa préférée, et il fourrait déjà la main dans sa poche, pour y chercher un billet bleu, car, à son avis, les officiers supérieurs devaient s’asseoir uniquement dans des fauteuils ; mais l’idée de son nez gâta tout. |
| Сам чиновник, казалось, был тронут затруднительным положением Ковалева. Желая сколько-нибудь облегчить его горесть, он почел приличным выразить участие свое в нескольких словах: | L’employé lui-même, semblait-il, était touché de la pénible situation de Kovalev. Désirant alléger un peu son chagrin, il crut bon de lui exprimer sa compassion en quelques mots : |
| — Мне, право, очень прискорбно, что с вами случился такой анекдот. Не угодно ли вам понюхать табачку? это разбивает головные боли и печальные расположения; даже в отношении к геморроидам это хорошо. | « Véritablement, je suis très fâché qu’il vous soit arrivé une pareille aventure. Désirez-vous prendre une prise de tabac ? cela chasse les maux de tête et les dispositions à la tristesse ; c’est aussi un remède souverain contre les hémorrhoïdes. » |
| Говоря это, чиновник поднес Ковалеву табакерку, довольно ловко подвернув под нее крышку с портретом какой-то дамы в шляпе. | En disant ces mots, l’employé présenta à Kovalev une tabatière, dont il fit glisser très habilement le couvercle, décoré du portrait d’une dame en chapeau. |
| Этот неумышленный поступок вывел из терпения Ковалева. | Devant ce procédé, irréfléchi pourtant de la part de l’employé, Kovalev perdit toute patience : |
| — Я не понимаю, как вы находите место шуткам, — сказал он с сердцем, — разве вы не видите, что у меня именно нет того, чем бы я мог понюхать? Чтоб черт побрал ваш табак! Я теперь не могу смотреть на него, и не только на скверный ваш березинский, но хоть бы вы поднесли мне самого рапе. | « Je ne comprends pas, dit-il en colère, comment vous pouvez trouver place à des railleries ; ne voyez-vous pas qu’il me manque précisément ce qu’il faut pour priser ? Le diable emporte votre tabac ! Je ne puis à présent le voir en face, et non seulement votre exécrable bérézinski, mais même du râpé. » |
| Сказавши это, он вышел, глубоко раздосадованный, из газетной экспедиции и отправился к частному приставу, чрезвычайному охотнику до сахару. На дому его вся передняя, она же и столовая, была установлена сахарнaaыми головами, которые нанесли к нему из дружбы купцы. Кухарка в это время скидала с частного пристава казенные ботфорты; шпага и все военные доспехи уже мирно развесились по углам, и грозную треугольную шляпу уже затрогивал трехлетний сынок его; и он, после боевой, бранной жизни, готовился вкусить удовольствия мира. | À ces mots, il sortit, profondément irrité, de l’administration du journal, et se dirigea chez le commissaire de police. |
| Ковалев вошел к нему в то время, когда он потянулся, крякнул и сказал: «Эх, славно засну два часика!» И потому можно было предвидеть, что приход коллежского асессора был совершенно не вовремя; и не знаю, хотя бы он даже принес ему в то время несколько фунтов чаю или сукна, он бы не был принят слишком радушно. Частный был большой поощритель всех искусств и мануфактурностей, но государственную ассигнацию предпочитал всему. «Это вещь, — обыкновенно говорил он, — уж нет ничего лучше этой вещи: есть не просит, места займет немного, в кармане всегда поместится, уронишь — не расшибется». | Kovalev arriva juste au moment où ce fonctionnaire s’allongeait en bâillant et se disait : « Je vais dormir avec plaisir deux petites heures. » On voit que l’arrivée de l’assesseur de collège était on ne peut plus inopportune. Le commissaire de police était grand amateur des choses artistiques et aussi des produits de l’industrie ; mais il préférait à tout un billet impérial. « C’est un objet, disait-il souvent, comme il n’y en a pas de meilleur : il ne demande pas à manger, il tient peu de place, rentre toujours bien dans la poche, et si on le laisse glisser il ne s’abîme pas. » |
| Частный принял довольно сухо Ковалева и сказал, что после обеда не то время, чтобы производить следствие, что сама натура назначила, чтобы, наевшись, немного отдохнуть (из этого коллежский асессор мог видеть, что частному приставу были небезызвестны изречения древних мудрецов), что у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких майоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам. | Il reçut Kovalev très sèchement et lui fit remarquer que ce n’était pas le moment, après le dîner, d’entamer une enquête ; que la nature elle-même enseigne qu’après avoir mangé, on doit se reposer un moment (l’assesseur de collège put voir par là que les apophtegmes des anciens philosophes n’étaient pas inconnus au commissaire), et qu’un homme d’ordre ne perd pas son nez. Ces paroles blessèrent notre héros très profondément. |
| То есть не в бровь, а прямо в глаз! Нужно заметить, что Ковалев был чрезвычайно обидчивый человек. Он мог простить все, что ни говорили о нем самом, но никак не извинял, если это относилось к чину или званию. Он даже полагал, что в театральных пьесах можно пропускать все, что относится к обер-офицерам, но на штаб-офицеров никак не должно нападать. Прием частного так его сконфузил, что он тряхнул головою и сказал с чувством достоинства, немного расставив свои руки: «Признаюсь, после этаких обидных с вашей стороны замечаний я ничего не могу прибавить…» — и вышел. | Il faut remarquer que Kovalev était un homme très susceptible. Il pouvait pardonner tout ce qu’on disait sur lui-même, mais jamais il ne pardonnait ce qui attaquait le rang ou la fonction. Il pensait que, dans les pièces de théâtre, on peut laisser passer tout ce qui est contre les sous-officiers, mais qu’on ne doit rien permettre contre les officiers supérieurs. La réception du commissaire le déconcerta tellement, qu’il secoua la tête, et dit, avec le sentiment de sa dignité, avançant un peu la main : « J’avoue qu’après de telles paroles offensantes de votre part, je n’ai plus rien à ajouter. » Et il sortit. |
| Он приехал домой, едва слыша под собою ноги. Были уже сумерки. Печальною или чрезвычайно гадкою показалась ему квартира после всех этих неудачных исканий. Взошедши в переднюю, увидел он на кожаном запачканном диване лакея своего Ивана, который, лежа на спине, плевал в потолок и попадал довольно удачно в одно и то же место. Такое равнодушие человека взбесило его; он ударил его шляпою по лбу, примолвив: «Ты, свинья, всегда глупостями занимаешься!» | Il rentra chez lui, sentant à peine ses jambes sous lui. La nuit tombait et son logis lui parut triste et fort sale, après toutes ces infructueuses recherches. En entrant dans l’antichambre, il aperçut, sur le divan de cuir passé, son domestique Ivan qui, couché sur le dos, s’amusait à cracher sur le plancher, atteignant, avec beaucoup d’adresse, un côté ou l’autre. Une telle indifférence le rendit furieux ; il le frappa de son chapeau sur la bouche, en disant : « Toi, tu fais toujours des sottises ! » |
| Иван вскочил вдруг с своего места и бросился со всех ног снимать с него плащ. | Ivan sauta d’un bond de sa place et se précipita à toutes jambes pour lui enlever son manteau. |
| Вошедши в свою комнату, майор, усталый и печальный, бросился в кресла и наконец после нескольких вздохов сказал: | Le major, las et triste, entra dans sa chambre, se jeta dans un fauteuil, et, après quelques soupirs, dit : |
| — Боже мой! боже мой! За что это такое несчастие? Будь я без руки или без ноги — все бы это лучше; будь я без ушей — скверно, однако ж все сноснее; но без носа человек — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин, — просто возьми да и вышвырни за окошко! И пусть бы уже на войне отрубили или на дуэли, или я сам был причиною; но ведь пропал ни за что ни про что, пропал даром, ни за грош!.. Только нет, не может быть, — прибавил он, немного подумав. — Невероятно, чтобы нос пропал; никаким образом невероятно. Это, верно, или во сне снится, или просто грезится; может быть, я как-нибудь ошибкою выпил вместо воды водку, которою вытираю после бритья себе бороду. Иван, дурак, не принял, и я, верно, хватил ее. | — Mon Dieu ! mon Dieu ! Pourquoi pareille infortune ? Si j’étais sans mains et sans pieds, — tout cela vaudrait mieux ; mais un homme sans nez — le diable sait ce que c’est : un oiseau ne serait plus un oiseau, un citoyen n’est plus un citoyen ; c’est tout simplement quelque chose à prendre et à jeter par la fenêtre ! Et si encore on me l’avait coupé à la guerre, ou en duel, ou enfin que j’en sois moi-même la cause ! Mais là, il est tombé pour rien, pour rien, absolument gratuitement, pas même pour un groche ! Mais non, cela ne peut être, — ajouta-t-il, après réflexion, — il est incroyable qu’un nez tombe ainsi ; de toutes façons, c’est invraisemblable. Sûrement, je rêve, ou, simplement, je me l’imagine ; peut-être bien, par erreur, ai-je bu, à la place d’eau, l’eau-de-vie que je passe sur mes joues après m’être rasé. Cet imbécile d’Ivan ne l’aura pas enlevée, et, certainement, moi, je l’ai avalée. » |
| Чтобы действительно увериться, что он не пьян, майор ущипнул себя так больно, что сам вскрикнул. Эта боль совершенно уверила его, что он действует и живет наяву. Он потихоньку приблизился к зеркалу и сначала зажмурил глаза с той мыслию, что авось-либо нос покажется на своем месте; но в ту же минуту отскочил назад, сказавши: | Pour se convaincre avec certitude qu’il n’était pas ivre, le major se pinça, si douloureusement qu’il en poussa un cri. Cette blessure le persuada complètement qu’il vivait et agissait bien réellement. Il s’approcha tout doucement de la glace, clignant d’abord des yeux et pensant que peut-être le nez lui apparaîtrait à sa place ; mais il recula aussitôt d’un bond en arrière, en disant : |
| — Экой пасквильный вид! | « Quelle caricature ! » |
| Это было, точно, непонятно. Если бы пропала пуговица, серебряная ложка, часы или что-нибудь подобное; но пропасть, и кому же пропасть? и притом еще на собственной квартире!.. Майор Ковалев, сообразя все обстоятельства, предполагал едва ли не ближе всего к истине, что виною этого должен быть не кто другой, как штаб-офицерша Подточина, которая желала, чтобы он женился на ее дочери. Он и сам любил за нею приволокнуться, но избегал окончательной разделки. Когда же штаб-офицерша объявила ему напрямик, что она хочет выдать ее за него, он потихоньку отчалил с своими комплиментами, сказавши, что еще молод, что нужно ему прослужить лет пяток, чтобы уже ровно было сорок два года. И потому штаб-офицерша, верно из мщения, решилась его испортить и наняла для этого каких-нибудь колдовок-баб, потому что никаким образом нельзя было предположить, чтобы нос был отрезан: никто не входил к нему в комнату; цирюльник же Иван Яковлевич брил его еще в среду, а в продолжение всей среды и даже во весь четверток нос у него был цел — это он помнил и знал очень хорошо; притом была бы им чувствуема боль, и, без сомнения, рана не могла бы так скоро зажить и быть гладкою, как блин. Он строил в голове планы: звать ли штаб-офицершу формальным порядком в суд или явиться к ней самому и уличить ее. Размышления его прерваны были светом, блеснувшим сквозь все скважины дверей, который дал знать, что свеча в передней уже зажжена Иваном. Скоро показался и сам Иван, неся ее перед собою и озаряя ярко всю комнату. Первым движением Ковалева было схватить платок и закрыть то место, где вчера еще был нос, чтобы в самом деле глупый человек не зазевался, увидя у барина такую странность. | Cela devenait tout à fait incompréhensible ; si un bouton avait disparu, une cuiller d’argent, une montre ou quelque chose de semblable, encore... mais le nez disparaître !... Et à qui encore ?... Et, de plus, dans son logis même ! Le major Kovalev, passant en revue toutes les diverses circonstances de l’affaire, pensa que le plus certain était qu’il n’y avait pas d’autre cause de tout cela que la femme de l’officier supérieur, madame Podtotchina, qui désirait lui faire épouser sa fille. Il se plaisait à courtiser celle-ci, mais éludait toujours l’arrangement final. Quand la dame lui déclarait ouvertement qu’elle voulait bien la lui donner, il reculait doucement, avec force compliments, disant qu’il était encore jeune, qu’il lui fallait servir cinq ans, qu’il n’avait encore que juste quarante-deux ans. Certainement, à cause de cela, la femme de l’officier supérieur, par vengeance, s’était décidée à le détériorer et avait dû payer pour cette besogne quelques vieilles sorcières ; car il était impossible de supposer que le nez eût été coupé d’une façon ou de l’autre ; personne ne l’avait approché dans la chambre ; le barbier Ivan Iakovlevitch l’avait encore rasé le mercredi, et, tout le restant de la journée et tout le jeudi, il avait son nez intact ; cela, il s’en souvenait parfaitement et en était sûr ; d’ailleurs, il eût ressenti quelque douleur, et, sans aucun doute, la blessure ne se serait pas cicatrisée aussi vite, et ne serait pas devenue plate comme une galette. Il construisit des plans dans sa tête : intenter une action en justice contre madame Podtotchina, ou bien se présenter en personne chez elle et la confondre. Ses réflexions furent interrompues par la vue d’une lumière qui filtra à travers toutes les fentes de la porte et lui apprit qu’Ivan venait d’allumer une chandelle dans l’antichambre. Ivan apparut bientôt lui-même, la chandelle à la main, et la chambre fut vivement éclairée. Le premier mouvement de Kovalev fut de saisir son mouchoir et de couvrir la place où la veille encore se trouvait son nez, pour que le stupide laquais ne se mit pas à ouvrir une bouche ébahie, en voyant à son maître une telle bizarrerie. |
| Не успел Иван уйти в конуру свою, как послышался в передней незнакомый голос, произнесший: | Ivan n’avait pas eu le temps de rentrer dans son taudis que retentit dans l’antichambre une voix inconnue, qui demandait : |
| — Здесь ли живет коллежский асессор Ковалев? | « Est-ce ici que demeure l’assesseur de collège Kovalev ? |
| — Войдите. Майор Ковалев здесь, — сказал Ковалев, вскочивши поспешно и отворяя дверь. | — Entrez ; c’est bien ici le major Kovalev, dit Kovalev, se précipitant pour ouvrir la porte. |
| Вошел полицейский чиновник красивой наружности, с бакенбардами не слишком светлыми и не темными, с довольно полными щеками, тот самый, который в начале повести стоял в конце Исакиевского моста. | Un agent de police entra, homme de belle apparence, aux favoris ni trop clairs ni trop foncés, aux joues bien pleines, le même que nous avons vu, au commencement de ce récit, se tenant au bout du pont Isaakiev. |
| — Вы изволили затерять нос свой? | — Vous avez eu l’honneur de perdre votre nez ? |
| — Так точно. | — Effectivement. |
| — Он теперь найден. | — Il est retrouvé à cette heure ! |
| — Что вы говорите? — закричал майор Ковалев. Радость отняла у него язык. Он глядел в оба на стоявшего перед ним квартального, на полных губах и щеках которого ярко мелькал трепетный свет свечи. — Каким образом? | — Que dites-vous ? s’écria le major Kovalev. La joie lui enlevait la parole ; il regarda dans les deux sens le policier, qui se tenait devant lui, les lèvres et les joues éclairées vivement par la lueur vacillante de la chandelle. — Et de quelle façon ? demanda-t-il enfin ! |
| — Странным случаем: его перехватили почти на дороге. Он уже садился в дилижанс и хотел уехать в Ригу. И пашпорт давно был написан на имя одного чиновника. И странно то, что я сам принял его сначала за господина. Но, к счастию, были со мной очки, и я тот же час увидел, что это был нос. Ведь я близорук, и если вы станете передо мною, то я вижу только, что у вас лицо, но ни носа, ни бороды, ничего не замечу. Моя теща, то есть мать жены моей, тоже ничего не видит. | — Par un hasard étonnant : on l’a arrêté au moment où il partait. Il s’était déjà installé dans la diligence, et voulait aller à Riga. Son passeport était depuis longtemps libellé au nom d’un fonctionnaire. Et le plus étonnant, c’est que moi-même je l’avais d’abord pris pour un monsieur ; mais, par bonheur, ayant mes lunettes, j’ai reconnu aussitôt que c’était un nez. Je dois vous dire que je suis myope, et que si vous vous placez devant moi, je reconnais bien que vous avez un visage, mais je ne distingue ni le nez, ni la barbe, ni rien. Ma belle-mère, la mère de ma femme, ne voit rien non plus. |
| Ковалев был вне себя. | Kovalev ne se possédait plus. |
| — Где же он? Где? Я сейчас побегу. | — Où est-il ? où ? J’y cours tout de suite ! |
| — Не беспокойтесь. Я, зная, что он вам нужен, принес его с собою. И странно то, что главный участник в этом деле есть мошенник цирюльник на Вознесенской улице, который сидит теперь на съезжей. Я давно подозревал его в пьянстве и воровстве, и еще третьего дня стащил он в одной лавочке бортище пуговиц. Нос ваш совершенно таков, как был. | — Ne vous emportez pas ! Sachant qu’il vous est nécessaire, je l’ai apporté sur moi. Et le plus étonnant, c’est que le complice principal en cette affaire est un filou de coiffeur de la rue Vosnecenski, qui se trouve maintenant au violon. Depuis longtemps je le soupçonnais d’ivrognerie et de vol, et il y a encore trois jours il a enlevé dans une boutique une carte de boutons. Votre nez est absolument intact. |
| При этом квартальный полез в карман и вытащил оттуда завернутый в бумажке нос. | En disant ces mots, l’agent fouilla dans sa poche et en retira le nez, enveloppé dans un morceau de papier. |
| — Так, он! — закричал Ковалев. — Точно, он! Выкушайте сегодня со мною чашечку чаю. | — Oui, c’est bien lui ! s’écria Kovalev ; c’est absolument lui ! Acceptez de prendre aujourd’hui avec moi une tasse de thé. |
| — Почел бы за большую приятность, но никак не могу: мне нужно заехать отсюда в смирительный дом… Очень большая поднялась дороговизна на все припасы… У меня в доме живет и теща, то есть мать моей жены, и дети; старший особенно подает большие надежды: очень умный мальчишка, но средств для воспитания совершенно нет никаких… |
— Je vous suis très reconnaissant pour votre extrême amabilité, mais cela m’est impossible ; je dois me rendre d’ici dans une maison de correction... Il s’est produit une bien grande cherté de vivres ces derniers temps... J’ai chez moi ma belle-mère, la mère de ma femme, et des enfants... Mon aîné donne particulièrement de grandes espérances, c’est un garçon très intelligent ; mais les moyens me manquent complètement pour son éducation. |
| Ковалев догадался и, схватив со стола красную ассигнацию, сунул в руки надзирателю, который, расшаркавшись, вышел за дверь, и в ту же почти минуту Ковалев слышал уже голос его на улице, где он увещевал по зубам одного глупого мужика, наехавшего с своею телегою как раз на бульвар. | Kovalev l'a deviné et, saisissant une note rouge sur la table, l'a poussée dans les mains du directeur, qui, avec un arc, a franchi la porte, et à la même minute presque Kovalev a entendu sa voix dans la rue, où il était admonestation entre les dents d'un paysan stupide qui s'était écrasé avec son corps juste sur le boulevard. |
| Коллежский асессор по уходе квартального несколько минут оставался в каком-то неопределенном состоянии и едва через несколько минут пришел в возможность видеть и чувствовать: в такое беспамятство повергла его неожиданная радость. Он взял бережливо найденный нос в обе руки, сложенные горстью, и еще раз рассмотрел его внимательно. | L’assesseur de collège, après le départ de l’agent, resta quelques minutes dans une situation d’esprit indéfinissable, et put à peine, après un moment, recouvrer la vue et les autres sens ; sa joie soudaine l’avait anéanti ! Il prit enfin avec précaution son nez retrouvé, dans ses deux mains mises en creux, et le regarda encore une fois très attentivement. |
| — Так, он, точно он! — говорил майор Ковалев. — Вот и прыщик на левой стороне, вскочивший вчерашнего дня. | — Oui, c’est lui ! c’est bien lui ! dit-il ; voici sur le côté gauche le bouton poussé la veille... |
| Майор чуть не засмеялся от радости. | Le major contint avec peine un éclat de rire. |
| Но на свете нет ничего долговременного, а потому и радость в следующую минуту за первою уже не так жива; в третью минуту она становится еще слабее и наконец незаметно сливается с обыкновенным положением души, как на воде круг, рожденный падением камешка, наконец сливается с гладкою поверхностью. Ковалев начал размышлять и смекнул, что дело еще не кончено: нос найден, но ведь нужно же его приставить, поместить на свое место. | Mais, en ce monde, rien ne dure ; la joie n’est déjà plus si vive, durant la seconde minute, et durant la troisième, elle s’affaiblit graduellement, pour se fondre insensiblement en un calme plat. Kovalev commença à réfléchir, et comprit que son aventure n’était pas terminée. Le nez était bien retrouvé, mais il fallait maintenant le mettre, le loger à sa place. |
| — А что, если он не пристанет? | — S’il allait ne pas tenir ? |
| При таком вопросе, сделанном самому себе, майор побледнел. | À cette pensée, le major pâlit. |
| С чувством неизьяснимого страха бросился он к столу, придвинул зеркало, чтобы как-нибудь не поставить нос криво. Руки его дрожали. Осторожно и осмотрительно наложил он его на прежнее место. О ужас! Нос не приклеивался!.. Он поднес его ко рту, нагрел его слегка своим дыханием и опять поднес к гладкому месту, находившемуся между двух щек; но нос никаким образом не держался. | Avec une sensation de crainte inexplicable, il se précipita vers la table, et prit le miroir, pour ne pas placer le nez de travers. Ses mains tremblaient. Avec précaution et circonspection, il le mit à l’ancienne place. Terreur ! le nez ne tenait pas !... Il le mit devant sa bouche, le chauffa légèrement de son haleine, et le plaça de nouveau à l’endroit plat qui se trouvait entre les deux joues ; le nez ne tenait d’aucune façon ! |
| — Ну! ну же! полезай, дурак! — говорил он ему. Но нос был как деревянный и падал на стол с таким странным звуком, как будто бы пробка. Лицо майора судорожно скривилось. — Неужели он не прирастет? — говорил он в испуге. Но сколько раз ни подносил он его на его же собственное место, старание было по-прежнему неуспешно. | « Hé ! tombe donc ! imbécile ! » lui dit Kovalev. Le nez semblait en bois, et tomba sur la table avec un son assez drôle, comme ferait un bouchon. Le visage du major se crispa convulsivement. « Est-il possible qu’il ne s’attache pas ? » dit-il avec effroi. Il le remit encore à sa place exacte — ce fut encore une fois inutile. |
| Он кликнул Ивана и послал его за доктором, который занимал в том же самом доме лучшую квартиру в бельэтаже. Доктор этот был видный из себя мужчина, имел прекрасные смолистые бакенбарды, свежую, здоровую докторшу, ел поутру свежие яблоки и держал рот в необыкновенной чистоте, полоща его каждое утро почти три четверти часа и шлифуя зубы пятью разных родов щеточками. Доктор явился в ту же минуту. Спросивши, как давно случилось несчастие, он поднял майора Ковалева за подбородок и дал ему большим пальцем щелчка в то самое место, где прежде был нос, так что майор должен был откинуть свою голову назад с такою силою, что ударился затылком в стену. Медик сказал, что это ничего, и, посоветовавши отодвинуться немного от стены, велел ему перегнуть голову сначала на правую сторону и, пощупавши то место, где прежде был нос, сказал: «Гм!» Потом велел ему перегнуть голову на левую сторону и сказал: «Гм!» — и в заключение дал опять ему большим пальцем щелчка, так что майор Ковалев дернул головою, как конь, которому смотрят в зубы. Сделавши такую пробу, медик покачал головою и сказал: | Kovalev appela Ivan et lui ordonna d’aller chez le docteur, qui occupait, dans la même maison, le plus bel appartement, au premier étage. Ce docteur était un homme de belle tournure, ayant de superbes favoris pommadés ; sa femme était fraîche et bien portante ; il mangeait le matin des pommes fraîches, et tenait sa bouche dans un état extraordinaire de propreté, la rinçant chaque matin durant presque trois quarts d’heure, et se polissant les dents avec cinq sortes diverses de petites brosses. Le docteur parut presque aussitôt. Après avoir demandé depuis combien de temps le malheur était arrivé, il prit le major Kovalev par le menton, et, avec le doigt majeur donna une tape à la place où était auparavant le nez ; si bien que le major fut forcé de rejeter la tête en arrière tellement fort qu’il se heurta l’occiput contre le mur. Le médecin dit que ce n’était rien, et, s’étant reculé un peu du mur, lui ordonna de courber la tète d’abord du côté droit ; il tâta la place du nez et fit : Hum ! il lui ordonna ensuite de courber la tête du côté gauche, tâta, et refit : Hum ! Comme conclusion, il lui redonna une tape, de sorte que Kovalev retira la tête, comme un cheval à qui on examine les dents. Ayant fait cette épreuve, le médecin balança la tête et dit : |
| — Нет, нельзя. Вы уж лучше так оставайтесь, потому что можно сделать еще хуже. Оно, конечно, приставить можно; я бы, пожалуй, вам сейчас приставил его; но я вас уверяю, что это для вас хуже. | — Non, impossible ! Il est préférable pour vous de rester ainsi, car cela peut faire encore pis. Certainement, on peut l’attacher ; je peux vous l’attacher sur-le-champ, c’est sûr ; mais je vous assure que ce sera pis pour vous. |
| — Вот хорошо! как же мне оставаться без носа? — сказал Ковалев. — Уж хуже не может быть, как теперь. Это просто черт знает что! Куда же я с этакою пасквильностию покажуся? Я имею хорошее знакомство; вот и сегодня мне нужно быть на вечере в двух домах. Я со многими знаком: статская советница Чехтарева, Подточина — штаб-офицерша… хоть после теперешнего поступка ее я не имею с ней другого дела, как только чрез полицию. Сделайте милость, — произнес Ковалев умоляющим голосом, — нет ли средства? как-нибудь приставьте; хоть не хорошо, лишь бы только держался; я даже могу его слегка подпирать рукою в опасных случаях. Я же притом и не танцую, чтобы мог вредить каким-нибудь неосторожным движением. Все, что относится насчет благодарности за визиты, уж будьте уверены, сколько дозволят мои средства… | — C’est superbe ! Et comment puis-je rester sans nez ? dit Kovalev. Ce ne peut être pis que maintenant ; car c’est, tout simplement, le diable sait quoi ! Où paraître avec une telle tête grotesque ? J’ai de très belles relations : et aujourd’hui même je dois aller ce soir dans deux maisons. Je suis connu de beaucoup de personnes : par exemple, la femme du conseiller d’État Tchekhtareva, Mme Podtotchina, femme d’officier supérieur, quoique après le présent procédé je n’aurai plus affaire à elle que par l’intermédiaire de la justice. Faites-moi la grâce, ajouta Kovalev d’une voix suppliante, de l’attacher, n’importe par quels moyens. Même si cela ne va pas très bien, pourvu seulement qu’il tienne ; je pourrai même le soutenir légèrement de la main dans les occasions périlleuses. En outre, je ne danserai pas, de peur de le déranger par quelque mouvement peu circonspect. En ce qui concerne le compte de vos honoraires pour cette visite, soyez persuadé qu’autant que mes moyens me le permettront... |
| — Верите ли, — сказал доктор ни громким, ни тихим голосом, но чрезвычайно уветливым и магнетическим, — что я никогда из корысти не лечу. Это противно моим правилам и моему искусству. Правда, я беру за визиты, но единственно с тем только, чтобы не обидеть моим отказом. Конечно, я бы приставил ваш нос; но я вас уверяю честью, если уже вы не верите моему слову, что это будет гораздо хуже. Предоставьте лучше действию самой натуры. Мойте чаще холодною водою, и я вас уверяю, что вы, не имея носа, будете так же здоровы, как если бы имели его. А нос я вам советую положить в банку со спиртом или, еще лучше, влить туда две столовые ложки острой водки и подогретого уксуса, — и тогда вы можете взять за него порядочные деньги. Я даже сам возьму его, если вы только не подорожитесь. | — Croyez, dit le docteur d’une voix ni forte ni faible, mais extraordinairement insinuante et persuasive, que jamais je ne soigne par amour du gain. C’est contre mes principes et mon art. Je prendrai bien quelque chose pour la visite, mais seulement pour ne pas vous blesser par un refus. Certainement, je puis attacher votre nez ; mais je vous donne ma parole d’honneur, si vous ne me croyez pas autrement, que cela sera beaucoup plus laid. Laissez plutôt faire la nature. Lavez souvent la place à l’eau froide, et je vous assure que, privé de votre nez, vous vous porterez aussi bien qu’avec. Mais je vous conseille de placer votre nez avec de l’esprit-de-vin dans un pot, ou mieux, de verser dans le récipient deux cuillerées à soupe d’eau-de-vie et de vinaigre chaud, — et alors vous pourrez en retirer beaucoup d’argent. Moi-même je l’emporterai, si seulement vous n’y tenez pas. |
| — Нет, нет! ни за что не продам! — вскричал отчаянный майор Ковалев, — лучше пусть он пропадет! | — Non ! non ! pour rien au monde je ne le vendrai ! s’écria le major Kovalev désespéré ; je préférerais le perdre ! |
| — Извините! — сказал доктор, откланиваясь, — я хотел быть вам полезным… Что ж делать! По крайней мере, вы видели мое старание. | — Excusez, dit le docteur, en s’en allant ; je voulais vous être utile... Que faire ? D’ailleurs, vous avez vu mon empressement. |
| Сказавши это, доктор с благородною осанкою вышел из комнаты. Ковалев не заметил даже лица его и в глубокой бесчувственности видел только выглядывавшие из рукавов его черного фрака рукавчики белой и чистой, как снег, рубашки. | En disant ces mots, le docteur sortit de la pièce, avec une noble prestance. Kovalev ne regarda même pas sa figure, et, dans un profond anéantissement, ne distingua que les manchettes de la chemise blanche et nette comme neige, qui sortaient des manches du frac noir. |
| Он решился на другой же день, прежде представления жалобы, писать к штаб-офицерше, не согласится ли она без бою возвратить ему то, что следует. Письмо было такого содержания: | Il se décida le lendemain, avant de porter plainte, à écrire à Mme Podtotchina, pour savoir si elle ne consentirait pas de bon gré à faire droit à sa demande. La lettre était ainsi conçue : |
| «Милостивая государыня Александра Григорьевна! | « Madame Alexandra Grigorievna, |
| Не могу понять странного со стороны вашей действия. Будьте уверены, что, поступая таким образом, ничего вы не выиграете и ничуть не принудите меня жениться на вашей дочери. Поверьте, что история насчет моего носа мне совершенно известна, равно как то, что в этом вы есть главные участницы, а не кто другой. Внезапное его отделение с своего места, побег и маскирование, то под видом одного чиновника, то, наконец, в собственном виде, есть больше ничего, кроме следствие волхвований, произведенных вами или теми, которые упражняются в подобных вам благородных занятиях. Я с своей стороны почитаю долгом вас предуведомить: если упоминаемый мною нос не будет сегодня же на своем месте, то я принужден буду прибегнуть к защите и покровительству законов. | » Je ne puis concevoir de votre part un acte aussi étonnant. Soyez persuadée qu’en agissant ainsi, vous n’y gagnerez rien et ne me forcerez aucunement à épouser votre fille. L’affaire au sujet de mon nez est, croyez-le bien, complètement éclaircie, depuis longtemps, sur le rôle que vous y avez joué comme principale instigatrice, à l’exclusion de tout autre. Son détachement soudain de sa place, sa fuite, et son déguisement sous l’aspect d’un fonctionnaire, tout cela, enfin, sous son aspect spécial, n’est rien moins qu’une suite de sorcelleries, exécutées par vous ou par des gens qui se livrent pour votre compte aux nobles occupations de ce genre. De mon côté, je crois devoir vous avertir d’avance que, si le nez dont je vous parle n’est pas aujourd’hui même remis à sa place, je me verrai contraint de recourir à l’aide et à l’assistance des lois. |
| Впрочем, с совершенным почтением к вам имею честь быть. Ваш покорный слуга | » D’ailleurs, avec un entier respect pour vous, j’ai l’honneur d’être, » Votre humble serviteur, |
| Платон Ковалев». | » PLATON KOVALEV. » |
| «Милостивый государь Платон Кузьмич! | « Monsieur Platon Kouzmitch, |
| Чрезвычайно удивило меня письмо ваше. Я, признаюсь вам по откровенности, никак не ожидала, а тем более относительно несправедливых укоризн со стороны вашей. Предуведомляю вас, что я чиновника, о котором упоминаете вы, никогда не принимала у себя в доме, ни замаскированного, ни в настоящем виде. Бывал у меня, правда, Филипп Иванович Потанчиков. И хотя он, точно, искал руки моей дочери, будучи сам хорошего, трезвого поведения и великой учености, но я никогда не подавала ему никакой надежды. Вы упоминаете еще о носе. Если вы разумеете под сим, что будто бы я хотела оставить вас с носом, то есть дать вам формальный отказ, то меня удивляет, что вы сами об этом говорите, тогда как я, сколько вам известно, была совершенно противного мнения, и если вы теперь же посватаетесь на моей дочери законным образом, я готова сей же час удовлетворить вас, ибо это составляло всегда предмет моего живейшего желания, в надежде чего остаюсь всегда готовою к услугам вашим | » Votre lettre m’a surprise énormément. Je vous l’avoue, je ne m’y attendais nullement, surtout relativement à vos injustes reproches. Je vous donne avis que je n’ai jamais reçu chez moi le fonctionnaire dont vous parlez, ni déguisé, ni sous son véritable aspect. Il est venu chez moi, il est vrai, Philippe Ivanovitch Potantchikov. Et quoiqu’il recherche précisément la main de ma fille, qu’il soit lui-même de conduite sobre et excellente, et qu’il ait une grande instruction, jamais je ne lui ai rien laissé espérer. Vous parlez encore de votre nez. Si vous voulez dire par là que j’ai le dessein de vous rire au nez, c’est-à-dire de vous donner un formel refus, je suis surprise que vous me disiez cela ; car je suis tout à fait d’avis contraire, vous le savez bien, et si vous recherchez à présent ma fille en mariage d’une façon légale, je suis prête à vous satisfaire sur-le-champ. Cela formera toujours, en effet, l’objet de mon plus vif désir ; dans l’espoir de quoi, je suis toujours prête à vous servir. |
| Александра Подточина». | » ALEXANDRA PODTOTCHINA. » |
| «Нет, — говорил Ковалев, прочитавши письмо. — Она точно не виновата. Не может быть! Письмо так написано, как не может написать человек, виноватый в преступлений. — Коллежский асессор был в этом сведущ потому, что был посылан несколько раз на следствие еще в Кавказской области. — Каким же образом, какими судьбами это приключилось? Только черт разберет это!» — сказал он наконец, опустив руки. | — Non ! dit Kovalev, après avoir lu cette lettre, elle n’est sûrement pas coupable. Cela ne peut être ! Une lettre ainsi écrite ne peut être celle d’une personne ayant commis un délit. L’assesseur de collège était expert en ces sortes de choses, car il avait été envoyé parfois pour faire une enquête dans la province du Caucase. — De quelle façon, par quels sorts, cela s’est-il fait ? se dit-il. Que tout cela s’en aille au diable ! Et il laissa tomber les mains. |
| Между тем слухи об этом необыкновенном происшествии распространились по всей столице, и, как водится, не без особенных прибавлений. Тогда умы всех именно настроены были к чрезвычайному: недавно только что занимали публику опыты действия магнетизма. Притом история о танцующих стульях в Конюшенной улице была еще свежа, и потому нечего удивляться, что скоро начали говорить, будто нос коллежского асессора Ковалева ровно в три часа прогуливается по Невскому проспекту. Любопытных стекалось каждый день множество. Сказал кто-то, что нос будто бы находился в магазине Юнкера — и возле Юнкера такая сделалась толпа и давка, что должна была даже полиция вступиться. Один спекулятор почтенной наружности, с бакенбардами, продававший при входе в театр разные сухие кондитерские пирожки, нарочно поделал прекрасные деревянные прочные скамьи, на которые приглашал любопытных становиться за восемьдесят копеек от каждого посетителя. Один заслуженный полковник нарочно для этого вышел раньше из дому и с большим трудом пробрался сквозь толпу; но, к большому негодованию своему, увидел в окне магазина вместо носа обыкновенную шерстяную фуфайку и литографированную картинку с изображением девушки, поправлявшей чулок, и глядевшего на нее из-за дерева франта с откидным жилетом и небольшою бородкою, — картинку, уже более десяти лет висящую все на одном месте. Отошед, он сказал с досадою: «Как можно этакими глупыми и неправдоподобными слухами смущать народ?» | Cependant, dans toute la capitale, des bruits se propageaient, au sujet de cet événement extraordinaire, et, comme le veut l’usage, non sans amplification des détails. Tous les esprits étaient à ce moment spécialement tournés vers l’extraordinaire. Peu de temps auparavant, des expériences de magnétisme avaient occupé le public ; récente aussi était l’histoire des tables tournantes de la rue des Écuries ; il ne faut donc pas s’étonner si on commença bientôt à répéter que le nez de l’assesseur de collège Kovalev se promenait vers les trois heures sur la perspective Nevski, et cela depuis longtemps. Une foule de curieux afflua chaque jour. Quelqu’un assura que le nez se trouvait dans le magasin de Iunker, et une telle multitude se pressa et s’entassa alentour que la police se vit obligée d’établir un service d’ordre. Un spéculateur, homme fort honorable, à favoris, qui vendait à la sortie des théâtres des sucreries diverses et des gâteaux secs, fit élever tout exprès de très belles estrades en bois, très solides, sur lesquelles il invita les curieux à se tenir, pour soixante kopeks par spectateur. Un colonel de grand mérite vint de bonne heure de chez lui pour voir cela, et se glissa avec grande peine à travers la foule ; mais, à sa profonde indignation, il ne vit, par la fenêtre du magasin, à la place du nez, qu’une ordinaire camisole de laine, et un tableau en lithographie représentant une jeune fille qui reprise des bas, et un élégant, à gilet ouvert, ayant une petite barbe, qui la regarde du haut d’un arbre, — tableau accroché à cette place depuis déjà plus de dix ans. Le colonel s’en alla, se disant avec dépit : « Comment peut-on ainsi ameuter le peuple avec de telles rumeurs stupides et invraisemblables ?... » Le bruit courut ensuite que le nez du major Kovalev se promenait, non pas sur la perspective Nevski, mais dans le jardin de Tauride ; depuis longtemps, il s’y trouvait, disait-on, et déjà, quand Khozrev-Mirza y demeurait, il s’étonnait beaucoup de ce bizarre caprice de la nature. Quelques étudiants de l’Académie de Chirurgie y furent envoyés. Une honorable dame, de haute naissance, pria le surveillant de ce jardin, par lettre particulière, de montrer à ses enfants ce rare phénomène, et, si c’était possible, d’y joindre une explication instructive et édifiante pour ces jeunes gens. |
| Потом пронесся слух, что не на Невском проспекте, а в Таврическом саду прогуливается нос майора Ковалева, что будто бы он давно уже там; что когда еще проживал там Хозрев-Мирза, то очень удивлялся этой странной игре природы. Некоторые из студентов Хирургической академии отправились туда. Одна знатная, почтенная дама просила особенным письмом смотрителя за садом показать детям ее этот редкий феномен и, если можно, с объяснением наставительным и назидательным для юношей. | Tous ces faits mirent dans le ravissement les visiteurs mondains, indispensables de tout raoût, qui cherchent à distraire les dames, et qui voyaient leur stock de nouvelles s’épuiser complètement. Par contre, un petit groupe de gens honorables et bien pensants s’en montra très mécontent. Un monsieur dit même, avec indignation, qu’il ne comprenait pas comment, dans le siècle civilisé où l’on vivait, pouvaient se répandre des bruits faux et absurdes, et qu’il s’étonnait que le gouvernement ne tournât pas davantage son attention sur ce sujet. Ce monsieur était visiblement du nombre de ces gens qui souhaiteraient immiscer le gouvernement dans toutes choses, voire dans leurs querelles journalières avec leurs femmes. |
| Всем этим происшествиям были чрезвычайно рады все светские, необходимые посетители раутов, любившие смешить дам, у которых запас в то время совершенно истощился. Небольшая часть почтенных и благонамеренных людей была чрезвычайно недовольна. Один господин говорил с негодованием, что он не понимает, как в нынешний просвещенный век могут распространяться нелепые выдумки, и что он удивляется, как не обратит на это внимание правительство. Господин этот, как видно, принадлежал к числу тех господ, которые желали бы впутать правительство во все, даже в свои ежедневные ссоры с женою. Вслед за этим… но здесь вновь все происшествие скрывается туманом, и что было потом, решительно неизвестно. | À la suite de cela... Mais ici l’histoire se couvre de nouveau d’un nuage épais, et de ce qui arriva ensuite, on n’en sait absolument rien. |
